Время русской нации

[Helga X.]

А.И. Фурсов
Размышления о книге А.Н. Савельева
«Время русской нации».
М.: «Книжный мир», 2007. – 544 с.

I

В центре сборника статей А.Н. Савельева «Время русской нации» – судьба русской нации в различных её аспектах: экономическом, демографическом, социальном, политическом. В небольшой статье невозможно отразить всю проблематику книги, потому я остановлюсь на том, что вызвало у меня сходу наибольший интерес и выскажу некоторые соображения, на которые меня навело чтение этой весьма интересной книги.
Не вызывает сомнений центральный тезис – сберечь нацию; сбережение русской нации и русской культуры (и русского пространства, добавлю я) – главная задача государства в России. Именно потому, как решается эта задача, следует оценивать качество и направленность власти в России, то, в какой мере она является русской властью. Вердикт А.Н. Савельева прост и суров: нынешняя власть не позволяет русскому народу выживать (с. 499), отсюда выводы.
Значительное место автор уделяет проблеме русскости, выделяя здесь три параметра: самоопределение, культурная идентификация, прежде всего, основанная на языке, и антропологическая идентичность. Нельзя не согласиться с автором «Времени русской нации» и в том, что Россия – не многонациональное государство, причём это так по ооновским, международным стандартам: если та или иная этническая группа составляет в данном государстве 67% населения и более, то это – мононациональное государство. Например, ханьцев в Китае и евреев в Израиле – 80%. Кто рискнёт утверждать, что Китай и Израиль суть многонациональные государства? Русских в РФ тоже 80%, и это ставит проблему русскости в совершенно иной контекст по сравнению с тем, как это обычно делается. Можно сколь угодно пытаться заярлычить подъём русского самосознания как «национализм», «фашизм», однако такой трюк рассчитан на трусливых и слабоумных – в стране с 80% русских он не пройдёт. События в Кондопоге, которые автор трактует как укрепление русской солидарности, т.е. то, чего русским постоянно не хватает исторически и что резко затрудняет возможность противостояния даже небольшим, но этнически солидарным, сплочённым группам, подтверждают это.
Целый блок в книге посвящён политике: политика как мировоззрение, как миф, как конфликт, как столкновение идеологий. Здесь заслуживает внимания тезис о том, что нынешний национальный проект России «обозначается только как ответ на либеральный и социалистический гуманизм и соответствующие им проекты национального расслабления – в первом случае за счёт низложения и приватизации государства, во втором – за счёт бюрократизации и разорения популистскими подачками. Консерватизм, напротив, требует самой решительной мобилизации, концентрации ресурсов для проекта национального прорыва и выхода из бесперспективного состояния. Адекватные меры для Русского прорыва, бесспорно, испугают тех, кому государство кажется анахронизмом, а нация – лишней сущностью» (с. 86).
Прекрасно, что для А.Н. Савельева – нация и государство суть важнейшие современные сущности и что он ставит важнейший вопрос о русском прорыве как по сути единственном средстве выживания русских в современном мире, не говоря уже о победах в нём. Проблема, однако, заключается в том, что в ХХ в. иных стратегий развития, чем либеральная, а точнее – буржуазная, и социалистическая, а точнее – коммунистическая, продемонстрировано не было. Никакой особой консервативной социально-экономической стратегии не было (разумеется, если не считать ею неоконсерватизм à la Тэтчер и Рейган, не имеющий никакого отношения к реальному консерватизму).
Проблема заключается в том, что хотя принципиально, качественно различных идеологий Модерна было три – консерватизм, либерализм и марксизм , принципиально, качественно различных социально-экономических систем было две – капитализм и исторический коммунизм и, соответственно, только две стратегии развития – буржуазная (в разных вариантах – либеральная, либерально-консервативная, либерально-социалистическая, национально-консервативная, национально-социалистическая, но все – буржуазные) и коммунистическая. Понятно, чем отличается идеология консерватизма от идеологий либерализма и марксизма. Непонятно, в чём социально-экономическая суть консервативного проекта. Впрочем, над этим можно и нужно поразмышлять.
Автор выступает за имперскую форму. Тема империи всё больше завоёвывает популярность как у нас, так и за рубежом. Империю А.Н. Савельев противопоставляет республиканскому строю, отмечая: «Республиканский строй сегодня – это защита разрушителей системы социального обеспечения – Кудрина, Зурабова и Грефа; это оправдание и политическая поддержка шпаны Жириновского; это сотрудничество с разорителем страны Чубайсом и его шайкой. Это полная бездеятельность после трагедии Беслана, это тотальная сдача и без того ослабленных позиций России во внешней политике, это планирование заселения России десятками миллионов инородцев» (с. 112).
Под новой империей автор понимает использование Российского Императорского Дома. Я не стану здесь и сейчас обсуждать историческое качество представителей этого дома. Поставлю вопрос: какова может быть социальная основа империи? Социальной основой «докапиталистических» (и даже аграрно-индустриальных – Второй империи во Франции, например) империй было крестьянство, аграрный сектор. Колониальные империи – отдельный случай. Какой слой в современном неколониальном (точнее, неметропольном) обществе может стать массовой социальной опорой империи? Я такого слоя не вижу – «гладко было на бумаге».
Соединение государственной пропаганды с русской традицией (о чём пишет А.Н. Савельев на с. 146) может вполне произойти и неимперским путём, а каким-то особым, что вполне в русском духе, ведь сам же автор совершенно справедливо пишет (с. 154), что русское самодержавие не есть абсолютизм (правда, на мой взгляд, не из-за подчинённости нравственной идее – это идеал, мы же рассуждаем о реальности, – а по причине автосубъектности и экстралегальности ). Кстати и советский – т.е. реальный, исторический коммунизм имел мало общего с «научным коммунизмом» «учёных товарищей» русофобов Маркса и Энгельса. Будучи историческим отрицанием самодержавия, исторический коммунизм был его логическим продолжением, доведя до логического конца тенденцию эмансипации власти от собственности. Так может быть новую формулу русской власти стоит поискать в современных условиях, ведь она может возникнуть как их историческое преодоление только на основе логического континуитета. И, разумеется, надо договариваться о терминах – что мы имеем в виду под империей. Так, империя в русской истории – это совершенно иное, чем империи в других странах. Там империя – политическая форма. У нас – социальная ткань, поэтому с крушением империи рушится общество. Русофобы это прекрасно понимают: вся их показная забота об устранении империи как препятствия для демократии направлена на уничтожение именно социальной ткани, а не политической формы.

II

С большим интересом читается раздел русская политэкономия. Здесь очень чётко поставлены вопросы и об ответственном перед нацией богатстве, и о том, что в РФ рынок выполняет главным образом нерыночную функцию, а функцию легальной и внелегальной (криминальной) эксплуатации населения (так же, кстати, как когда-то нэповский рынок). Я бы даже сказал так: рынок организует политико-экономическое бытие олигархии (точнее – плутократии), причём в первую очередь – политическое, властное. Рынок – это вообще институциональная, властная конструкция, именно так возникали и внутренние рынки, и мировой. Но рынок РФ – это даже в этом смысле минимально рынок, а максимально – власть, оформившаяся в процессе и в результате так называемой приватизации, т.е. экспроприации населения, или, как пишет А.Н. Савельев, отрыв экономики от государства и плотная привязка её к слою и произволу разного рода постсоветских чинуш. Показательно, что А.Н. Савельев выступает не за деприватизацию (национализацию), а реприватизацию – за повторное проведение приватизации по закону, на правовой основе (с. 190). Реприватизация, помимо прочего, есть средство установления законности.
Более того, это одно из средств решения русского вопроса как вопроса социально-экономического. А.Н. Савельев обращает внимание на очень важную проблему, мимо которой часто проходят. Это проблема социально-экономического выбивания русских «низов». Речь идёт о том, что готовность выходцев из Средней Азии и Закавказья терпеть любые лишения, жить в любых условиях и получать сверхмизерную плату, лишь бы только закрепиться на новом месте, действительно обрушивает русский рынок труда у самого его основания. Русские перестают трудиться. «В результате они оказываются на обочине экономических отношений и вытесняются уже не только из непрестижных рынков труда, но и из прибыльных, быстро развивающихся секторов экономики – прежде всего из сферы торговли и обслуживания, где невысокий социальный статус легко сочетается с растущим благосостоянием».
При этом, резонно пишет автор, либеральная экономическая политика не восстановила «низы», выбитые при социализме, а открыла «доступ в основание социальной иерархии со стороны инородцев, образующих собственные этнические корпорации, враждебные всей остальной социальной пирамиде, а в особенности – конкурирующим с ними русским “низам”.
Этнокорпорация инородцев стала своего рода стартовой площадкой для инфильтрации в высокодоходные сферы деятельности за счёт согласия участников корпорации на крайне низкий уровень потребления при высоком уровне накопления. Этим обусловлены преимущества инородцев перед разобщёнными и деградированными русскими “низами”» (с. 196). В результате, во-первых, подрывается хозяйство в целом, его прошивают этнические товаропроизводящие сети – среднеазиатские, кавказские, китайские, причём чаще всего криминальные, которые и превращаются в атомизированном обществе не просто в реальных хозяев, но в скрепляющий его элемент со всеми вытекающими последствиями. Во-вторых, идёт подрыв элиты, верхушки. Разумеется, рыба гниёт с головы и ситуация, складывающаяся в РФ – результат гниения позднесоветской и постсоветской верхушек. Однако по закону обратной связи социокультурное состояние масс влияет на верхушку, ведь именно масса – «потребитель» их власти, их «культуры», а потребитель «заказывает» товар. В результате, например, культура верхушки постепенно превращается в шоу-бизнес, который, сращиваясь с властью, начинает обслуживать, как отмечает А.Н. Савельев, деградацию и, добавлю я, деградантов.
В этом плане активная позиция государства, верхушки по отношению к социально-экономической и этно-демографической ситуации, складывающихся на нижних (и даже низших) ступенях социальной лестницы, справедливо считает А.Н. Савельев, есть средство и путь спасения государства и самой верхушки – одна, сама по себе она не спасётся. В то же время, нет никаких оснований рассчитывать, что «“низы” каким-то образом проявят инстинкт национального самосохранения» (с. 214) или что они смогут противостоять этнокорпорациям в борьбе за экономическое или даже жизненное пространство (В. Высоцкий о подобного рода ситуациях: «как школьнику драться с отборной шпаной»). Победа высоких технологий над низкими, квалифицированных форм труда над архаической торговлей и сопутствующими ей архаическими типами социальной организации, поведения и психологии – всё это невозможно без государственной политики, причём политики мобилизационного типа – в этом у автора нет сомнения (с. 215), политики, мобилизующей в равной степени верхи и низы.
Тезис А.Н. Савельева о том, что только государство и государственнически ориентированные верхи могут решить те проблемы, о которых он говорит, не значит, что он является сторонником элитистских политологических и социологических теорий (как не свидетельствует об этом и активное цитирование одного из блестящих умов ХХ века Карла Шмитта). А.Н. Савельев избежал как элитоцентричной, так и народоцентричной крайностей. Так, в рецензии на книгу В.Д. Соловья «Русская история: новое прочтение» (М., 2005), он пишет: «Не стоит спорить с положением автора, что “народ реализует своё торжество в истории спонтанно, стихийно, естественноисторическим образом”. Это так. Но всё же спонтанно, безвольно в истории ничего не происходит. […] Предмет поправок к предложенной концепции здесь очевиден: автор не учитывает непременного наличия обратных связей в историческом процессе и забывает об иерархии, структурированности понятия “народ”. Народ, действительно обладает общей волей и способностью к её изъявлению, но только посредством иерархии лидеров, которая в том числе воплощается в системе государства. Непосредственно народ выходит на авансцену истории лишь в виде бунтующей массы, у которой, впрочем, тоже есть свои вожди – прямые выразители коллективной воли» (с. 387-388).
Иными словами, речь идёт о том – и я согласен с А.Н. Савельевым, – что народ является народом только в системе (вне её он толпа); система же, во-первых, есть иерархическое образование, а во-вторых, у неё есть системообразующий элемент. В социальной системе это господствующие группы, власть. В диалектике отношений «народ – власть» и реализуется специфика системы, а также народа и власти, точнее – народа через власть. Русская история – почти чистый случай такой реализации, поскольку господствующие группы здесь не только никогда не были классами типа западных феодалов и буржуазии, но никогда не были сильными и значимо самостоятельными. Поэтому в русской истории отношения «власть – народ» осуществлялись почти без посредников, последние были либо частью власти, либо частью народа.

III

Во многом именно поэтому позорно провалились потуги российско-дореволюционной интеллигенции стать учителем (а то и «учительным старцем» власти и народа), вклиниться между ними. Двадцатилетка 1917-1937 гг. «объяснила» интеллигенции, насколько та была не права, но совинтеллигенция в конце ХХ в. фарсово повторила то, что произошло в его начале. Неудивительно, что А.Н. Савельев даёт весьма жёсткую (и заслуженно) оценку позднесоветской и российской интеллигенции: «низкоквалифицированный неудачник с высшим образованием».
Мне нравится это определение. Я бы даже сказал так. Интеллигенцию как конкретно-исторический слой можно определить, во-первых, как группу, в деятельности которой общая, т.е. идеологическая и политическая, сторона господствует над специализированной, профессиональной. Исходя из этого становятся понятны две вещи. С одной стороны, если нередко встречающаяся не классовая, то социобиологически-видовая, групповая неприязнь интеллигенции к профессиональным интеллектуалам вообще и в своей среде особенно, здесь – без пощады. С другой – та лёгкость, с которой интеллигент уходит в политику, в бизнес, в привласть, расставаясь со своей «полезной профессией». Попробуй, выдерни из последней профессионального интеллектуала. Исключения лишь подтверждают правила.
Во-вторых, это группа, для идейно-интеллектуальной деятельности которой характерна гипертрофия социального критицизма над «полезной профессиональной» (как говорили до революции) работой – вплоть до полного отрыва от последней и превращения в самостоятельную функцию.
В-третьих, в отличие от профессиональных интеллектуалов ядра капсистемы, ориентированных на свою страну, традицию, государственность («Right or wrong – my country» – «Права или нет, но это моя страна» – поговорка и одновременно принцип англосаксов) и умело подающих и продающих эту частную, особую традицию как общую, универсальную, которую все остальные должны заимствовать, имитировать и т.д. («делай с нами, делай как мы»), полупериферийная интеллигенция, в том числе русская, отвёрнута от своей национальной традиции, оказывается чужда ей. Она развёрнута в сторону западной традиции, которую считает универсальной, общечеловеческой нормой. И ради этой нормы, вовсе неуниверсальной на самом деле, отвергают и критикуют национальную. Отсюда резко отрицательное отношение интеллигенции к национализму и патриотизму .
«Российская интеллигенция, – пишет А.Н. Савельев, – лишена каких-либо черт аристократизма и профессиональной этики (по сути этого не было и у дореволюционной интеллигенции, по-своему не менее бездарной, чем совинтеллигенция. – А.Ф.). Она образует субкультуру, подлежащую уничтожению (или, по крайней мере, вытеснению на социальную периферию)» (с. 413). Собственно, это уже произошло: российская интеллигенция как особая социальная группа практически прекратила своё существование: небольшая её часть превратилась в культур-буржуазию, которая, почти слившись с шоу-бизнесом, обслуживает плутократическую власть, кривляясь с экранов ТВ и гундя в радиоэфире; ещё одна небольшая часть функционирует в качестве наёмных работников (иногда предпринимателей) умственного труда; основная же масса живёт физической жизнью после социальной смерти в качестве социальных атомов. Что остаётся? Компенсаторный миф о противостоянии в прошлом «тоталитарному режиму». Но это не более чем миф, и А.Н. Савельев чётко фиксирует это: «Интеллигенция в своей массе никогда не противостояла режиму, всегда обслуживала и объясняла все мерзости политического руководства» (с. 411).
Удивительно ли, что из таких «семян» проросла постсоветская либеральная «интеллектуха» («петрушки» и «прошки» с комплексом Смердякова), ведущие себя по отношению к России как «враждебные инородцы» (с. 515)?
Отдельный раздел книги посвящён, с одной стороны, анализу работ серьёзных современных авторов – В.В. Аверьянова, В.Д. Соловья, А.С. Панарина, с другой – острому, иронично-брезгливому разбору довольно убогой (но это не значит, что на них не нужно реагировать) аргументации представителей «либеральной интеллектухи» – М. Дейча, Л. Радзиховского, А. Янова и других, чтение и цитирование которых вызывает в памяти стихи Н. Заболоцкого:

Всё смешалось в общем танце,
И летят во все концы
Гамадрилы и британцы,
Ведьмы, блохи, мертвецы.

Кандидат былых столетий,
Полководец новых лет,
Разум мой! Уродцы эти –
Только вымысел и бред.
Только вымысел, мечтанье,
Сонной мысли колыханье.

Необходимо отметить, что, разбирая эти тексты, А.Н. Савельев нашёл правильный, адекватный тон – ироничный (иногда – иронично-брезгливый). В данном случае он в интеллектуальной сфере следует тому, что считает необходимым в сфере политической для русских политиков и вождей. «Вероятнее всего, – пишет А.Н. Савельев, – русский вождь будет большим ироником. Он представит либеральную смуту такой, какова она есть – собранием анекдотов, в которых чванливые уродцы пытаются выдавать себя за важных персон. Вождь изобличит хлестаковщину “фитюлек”, а его глубинная идея будет знанием о русской трагедии – смердяковщине и карамазовщине, бесах большевизма и либерализма» (с. 517). И далее: « Это будет ирония силы, которая перевернёт ублюдочную иерархию и вновь поставит производителя над торговцем, промышленника над бухгалтером, сыщика над уголовником, политика над бюрократом, деятеля над болтуном, творца над эпигоном» (с. 518).

IV

Книга А.Н. Савельева хороша не только тем, что в неё чётко заявлена позиция гражданина, интеллектуала и просто свободного человека. Она ставит острые вопросы, которых власть старается избегать. А зря. Власть, если у неё есть инстинкт самосохранения, не должна избегать острых вопросов. Не надо брать пример с СССР, где многие проблемы были табу – и это стало информационной причиной крушения СССР. Именно острые вопросы заслуживают обсуждения. Как сказал один датский учёный, «В задачах тех ищи удачи, где получить рискуешь сдачи». Или, как говаривал мой хороший знакомый, ныне покойный Ф. Фехер, «именно несогласия делает жизнь стоящей штукой».
Несколько тезисов А.Н. Савельева вызвали у меня несогласие. Ограничусь двумя.
Первое. Сомнительно, что «русский – природный националист. Иначе откуда взялась бы великая Империя». Начать с того, что российская империя, в отличие от британской и многих других, была «империей наоборот». Центр здесь не грабил периферию, окраины, а наоборот, вкладывал в них средства – и немалые, перераспределяя совокупный общественный продукт «от русских к инородцам». Такую империю националисты построить не могли; как российская империя, так и СССР суть образования с русском точки зрения –во многом антинациональные. Мотором первой было западноориентированное дворянство, свой народ в массе своей не знавшее и не уважавшее (за что и получили 1905 и 1917 годы); мотором второго – интернационалисты, так и не допустившие появления у русских своей – русской – коммунистической партии (полозковская КПР 1990 г. – это так, гримаса природы, уходящей натуры).
Вряд ли можно согласиться с тезисом автора о «русском экономическом чуде Николая II». Что же это за чудо, если страна села на западную финансовую иглу, всё больше превращаясь в сырьевой придаток Запада, так сказать в «великую энергетическую (и зерновую) державу» начала ХХ в. Что же это за экономическое чудо, результатом которого стали крах самодержавия и большевистская революция? На мой взгляд, А.Н. Савельев, как и ряд других авторов, несколько идеализирует дореволюционную Россию (аналогичным образом ряд авторов идеализируют СССР). Но остаётся вопрос: если такие замечательные были самодержавная Россия и коммунистический СССР, почему же они слиняли «в два дня. Самое большее – в три» (В. Розанов), два-три дня в феврале 1917 и в августе 1991г. Конечно, и февраль 1917 и август 1991 г. были спецоперациями англосаксонских и каких-то ещё разведок и внутреннего предательства. Всё так. Однако и массовое внутреннее предательство (тем более, его успех), и успех спецопераций западных спецслужб (и превращение их из спецопераций в геоисторические операции по ликвилизации целой державы или даже социальной системы, как в случае с СССР) возможны только в одном случае – если строй сгнил. И прежде всего его господствующий слой. Когда-то П. Палиевский заметил, что работа Воланда разрушительна только среди совершившегося уже распада, без этого её нет; булгаковский Князь Тьмы нигде не прикоснулся к тому, «кто сознаёт честь, живёт ею и наступает». Западные спецслужбы в их долгосрочной, многодесятилетней (например, операция «Лиотэ») борьбе с СССР действовали как Воланд, цепляя гниль.
Все эти горбачёвы, яковлевы, шеварднадзе, ельцины и прочие — это не причина загнивания комстроя, а следствие и симптом. «Давайте, наконец, отбросим детские сказочки о масонах и жидах, о тёмных силах или просто нечистой силе. Слой сгнил. Это он, этот слой, подарил России и Мукден и Цусиму, создал предпосылки для революции 1905-1906 годов. Это он, этот слой, бездарно руководил великим народом в годы Первой великой войны, и он же организовал дворцовый переворот Февраля 1917 года, открыв двери для всего дальнейшего. Это он, этот слой, за весь 1917 год и пальцем не пошевельнул, чтобы спасти не только царскую власть, но хотя бы Царскую Семью. В белые годы тот же слой предал героических белых бойцов, поставив во главу угла вовсе не монархию и даже не Россию, а свои собственные классовые вожделения». Написанное И.Л. Солоневичем о феврале 1917 г. вполне годится и для августа 1991 г. Одно из необходимых, хотя и недостаточных условий русского возрождения – беспощадно честное знание о самих себе, о своём прошлом и настоящем. Без иллюзий.
Кстати, в целом общий настрой книги А.Н. Савельева – безиллюзорный. Он завершает её невесёлым выводом: «Русским придётся воевать. Наш век ещё получит свою большую войну. И мы должны успеть к ней подготовиться. Мир готовится к схватке за лидерство и право владеть мировыми ископаемыми ресурсами. Россия не останется в стороне – на её территории недра хранят огромные богатства. Поэтому Россия сохранится как суверенное государство только если сможет противостоять сильнейшим державам мира во всех формах военного и невоенного столкновения с их интересами» (с. 538). Вывод, хотя и нерадостный, но мобилизующий, ибо кто предупреждён, тот вооружён, а без борьбы нет побед, в том числе и побед за право народа жить на своей территории, своим укладом, в соответствии со своими ценностями – русскими. Мир вползает в невиданный до сих пор по масштабу и сложности кризис – Большую Охоту в планетарных масштабах. Наша задача – не стать дичью и в то же время отстрелять охотников за человечинкой – неокочевников и неокощеев. И книга А.Н. Савельева, впрочем, как и другие его работы – свидетельство русского возрождения вопреки всем «-измам».
Удивительно (а, впрочем, возможно и нет), но кому-то мысли А.Н. Савельева показались пропагандой исключительности (в других случаях — неполноценности) граждан по религиозным или национальным признакам, унижением национального достоинства народов России, возбуждением национальной розни и даже призывом к насильственному изменению конституционного строя РФ.
Как внимательный читатель свидетельствую: ничего этого в книге нет. А.Н. Савельеву приписывают то, что заведомо отсутствует в его работе. Научных контраргументов всё это вряд ли заслуживает.

V

И последнее. Это замечание относится скорее не столько к содержанию книги А.Н. Савельева, сколько к её фону. У книг, написанных русскими патриотами, националистами, державниками и т.д., есть одна черта, которая в современном мире объективно ослабляет их позиции, а порой оставляет их в офсайде. Дело в том, что большинство пишущих по русской тематике, по проблемам России концентрируются на самой России, либо забывая, что она – часть мировой системы, либо не принимая это в расчёт. Иногда это происходит из-за принципиального отсутствия интереса к Большому миру и сверхконцентрации на России, иногда – из-за недостаточного знания этого мира, иногда – из-за отсутствия понятийного аппарата, адекватного современному миру и соответствующих исследовательских навыков.
Слов нет, для России русский вопрос – главный вопрос во всех отношениях: историческом, социальном, демографическом, цивилизационном, если угодно. Однако сегодня его совершенно нельзя рассматривать вне мирового контекста. РФ – часть глобальной неолиберальной системы (или империи – кому как нравится, но империи, естественно, нового типа). Этой системе враждебно всё национально- (культурно-, цивилизационно- и т.д.) определённое, поскольку оно, во-первых, представляет собой конкретную форму солидарности (идеал для рынка – атомизированное общество, человек без свойств); во-вторых, несёт в себе качественную определённость (рынок – это торжество количества); в-третьих, воплощает принципиально иные, чем рынок, ценности, что чревато снижением прибыли и т.д. и т.п.
Наступление на русскость, на русскую культуру неких сил, о чём пишут все те, кому небезразлична судьба русских и России – частный случай общей ситуации неолиберальной Империи Зла, экономическая логика которой (накопление капитала посредством экспроприации тех, кто стал хотя бы минимальным собственником в 1950-1980-е годы) требует мультикультурализма, распада крупных государств, не вписывающихся в неолиберальную модель, и социокультурного ослабления (вплоть до уничтожения) тех государств и наций (или этносов), которые в силу исторических традиций наиболее способны противостоять неолиберализму, не вписываются в его brave new world.
Русский вопрос трудно решаем в одной, отдельно взятой стране, поскольку эта страна, как и остальные страны мира – элемент глобальной неолиберальной системы, набравшей инерцию и – по закону господства целого над элементом – диктующей правила своим элементам и во многом определяющей их развитие. Враг русских (немцев, французов, иранцев, индийцев, латиноамериканцев и др.) – неолиберальная империя; национальные вопросы существуют сегодня не столько в государственном, сколько в глобальном контексте. Прежде всего именно в этом контексте их нужно рассматривать анализировать и решать. До сих пор «русисты» (термин Андропова) часто оставляли мировое поле кому угодно – вульгарным либералам, марксистам и т.д., уходя исключительно в русские реалии. Это серьёзная интеллектуальная и стратегическая ошибка, позволяющая оппонентам занять заведомо более высокую и широкую площадку и монополизировать определённый уровень. Я уже не говорю о том, что врага надо бить на его территории.
В современном мире – после распада СССР – русский вопрос обрёл глобальное измерение. Это один из вопросов нормального функционирования и дальнейшего развития неолиберальной империи. Русский мир плохо совместим с глобальным миром в её нынешнем неолиберально-имперском состоянии – и наоборот. До тех пор, пока существует эта система, пока РФ является её зависимой частью, нынешние тенденции развития «русского вопроса» сохранятся даже при самых благих пожеланиях власти (хотя, безусловно, в этом случае указанные тенденции были бы смягчены и заторможены, что лучше, чем ничего, но даже такая малость в нынешних условиях требует политической воли и личного мужества). Русский вопрос совершенно необходимо связать с вопросом классовой борьбы за всех уровнях глобальной системы. Естественно, у этого вопроса есть своя специфика, о которой ни в коем случае нельзя забывать – это наша история и наша культура, это наша доска геоисторических шахмат; но играть надо на нескольких досках сразу. Тем более, что именно в локальное, специфически-культурное поле стремятся загнать своих оппонентов хозяева глобальной системы.
Как заметил З. Бауман, в глобальной системе существуют два социальных типа: глобалы (globales) – их около 20%, и локалы (locales) – их около 80%. Система действует так, чтобы ограничить локалов пространственно, социокультурно, интеллектуально локальным уровнем, поставив таким образом в заведомо неконкурентоспособное положение. Именно поэтому нельзя ограничивать русский вопрос местными рамками, тем более он и объективно таковым не является. Русская цивилизация и культура всегда отличалась универсалистскими устремлениями, и именно этот альтернативный христианский же и просвещенческий же универсализм порождал на Западе неприязнь к России и русским, русофобию. Глобализация русского вопроса есть логическое развитие русского универсализма.
А.Н. Савельев пишет о русском прорыве. Думаю, необходимым условием этого прорыва является интеллектуальный сдвиг – глобализация и социализация русского дискурса и русского вопроса. Русский мир должен стать глобальным по крайней мере на уровне интеллектуального дискурса, помимо прочего только так и только на таком уровне можно найти язык с врагами Империи Зла и совместно лишить Хозяев Дискурса их монополии в этой сфере. Я не о том, что где-то и у кого-то надо искать помощи. Русские должны рассчитывать только на себя и учиться у других народов национальной солидарности – только так можно выжить в равнодушном (это в лучшем случае, а чаще – во враждебном мире). Ни Запад, ни Китай не помогут. Глобализация русского вопроса – это поиск не столько союзников (хотя и это не помешает, тем более, что русский вопрос тесно связан с вопросом справедливого мироустройства, с судьбами христианства, европейской цивилизации, белой расы и многого другого), сколько наиболее удобного поля боя. Чтобы успешно действовать локально, надо думать глобально и фиксировать русский вопрос на глобальном уровне, демонстрируя, что это не только русский вопрос. Последний, повторю, есть вопрос социальный, а в контексте глобальной неолиберальной системы ещё и политико-экономический. Как раз последним объясняется тот факт, что именно в условиях глобализации у русских вдруг появилось так много врагов – от серьёзных до мелкой фарсовой шелупони, так много желающих растворить русских в россиянах, т.е. помножить на исторический ноль, поэтому русофобия XIX-ХХ вв. приобрела сегодня новое содержание, которое обусловлено спецификой неолиберальной империи и характерных для неё форм и способов накопления капитала, в которые Россия (как бы она ни называлась) и русские не вписываются, которым они мешают самим фактом существования – пространственного, временнóго (исторического) и физического (демографического). Если с доиндустриальным и индустриальным капитализмом Россия ещё худо-бедно была совместима на одной планете, то с постиндустриальным глобальным неолиберальным поздним капитализмом, превращающимся, мутирующим в посткапитализм, она, похоже, просто несовместима.
Русский вопрос – это вопрос прежде всего России. Так было и так будет. Но сегодня для понимания и решения данного вопроса русского уровня и масштаба мало. Русский вопрос сегодня – это вопрос глобальной системы, и у него появились такие аспекты и грани, которых раньше не было и анализ которых невозможен без анализа позднекапиталистической глобальной системы, неолиберальной империи, что делает его качественно более сложным, чем прежде. Помимо прочего, только на пути такого анализа появляются шансы в борьбе с Властелинами Колец неолибимперии её, сауронами и саруманами с их орками и урукхаями, готовящими миру новую Завесу Мрака. Для начала – шансы, по крайней мере, в борьбе на уровне дискурса, Слова, но ведь именно оно и есть начало.

[Автор]

Сообщения