Повстанцы, ополченцы, партизаны…

[Helga X.]

Андрей Савельев

От практики наблюдения за событиями к теории современной войны.

На Украине нет «сторонников федерализации» и нет легитимной власти. Зато есть вялотекущая война, которой нет определения. Здесь столкнулось множество частных, групповых, государственных интересов и замыслов. И на крови многие стремятся извлечь для себя пользу. Особенно те, кто готов рискнуть чужой и своей головой – заскучал при мирной жизни и решился на приключение. После массовых убийств в одесском Доме Профсоюзов эта война уже не может быть прекращена увещеваниями, которыми пробавляются высокие должностные лица разных стран.

Война предполагает в перспективе заключение мира. За исключением одного случая – когда одна из сторон терпит решительное поражение и безоговорочно капитулирует. Или просто теряет даже саму способность объявить о капитуляции. При этих условиях не нужно никаких мирных договоров. Как не было и не могло быть их между СССР и поверженной Германией, между СССР и разгромленной Японией. Разговоры о том, что без мирного договора, будто бы, война не исчерпана, исходят от людей невежественных и стремящихся выступить с заведомо абсурдными инициативами.

Традиционная форма войны в рамках Европы, действительно, предполагала, что нет войны на уничтожение, и враг не является абсолютным. Войны были либо дуэльным состязанием, либо конвенциональным. Сражались между собой регулярные армии, а мирное население было лишь наблюдателем, готовым принять над собой власть победителя. При этом традиции войны предусматривали уважение к противнику. О том, чтобы объявлять его преступником, не было и речи.

Вместе с тем, за фасадом этой «оберегаемой» (в терминологии К.Шмитта) всегда была и другая война – народная. Пока дело ограничивалось дуэлью между равными, каждый из которых готов был раскланяться и отдать шпагу после удачного выпада соперника – все это было забавой военного сословия, дворянства, правящего монарха.

В войнах античности между городами-государствами могли быть столкновения, подобные состязательному агону, но наряду с ними – и войны на уничтожение. Если спартанцы, возмущенные предательством Платей после долговременной осады снесли город до основания, пренебрегая даже его впечатляющими заслугами горожан в общегреческом деле отражения персидского вторжения, то это говорило о том, что конвенции больше не существует, а враг приобретает черты абсолютного. Также и Александр Македонский, разрушая до основания легендарные Фивы или стирая с лица земли Персеполь, был преисполнен отнюдь не уважением к врагу, а отчаянной ненавистью и местью, которая не знает пощады.

В античности конвенциональная схватка могла заменяться сражением двух лучших воинов противостоящих армий (или отборных отрядов равной численности). Также и в Средние века для сражения выбиралось удобное место, а военная хитрость отодвигалась на второй план. Фактически военная доблесть сводилась в выучке солдата в стандартной ситуации, а талант полководца состоял в основном в подготовке армии к действиям в заранее известных условиях. Но уже римляне победоносно применили новую тактику – вместо фаланги войско в сражении действовало мобильными отрядами. Что требовало иерархии управления и идеальной дисциплины.

Конвенциональная война сменилась сначала войной тотальной, и стала продолжением политики «другими средствами», потом и вовсе была вытеснена такими формами противостояния, в которых армейские операции переместились на вторые роли, а то и вовсе остались лишь потенциальной угрозой для противника, которая никогда не воплощается в действительности.

Первая трансформация не сразу была замечена не только военными теоретиками, но и правителями. Крестьянские войны с их предельной отчаянностью и иррегулярностью рассматривались как мятежи и предполагали особую форму расправы с ними. Для подавления массовых выступлений крестьян использовалась вся мощь регулярной армии. При этом конвенции в такой войне уже нет – правил войны не придерживается ни одна из противоборствующих сторон.

Карл Шмитт считал, что характер войны сменился радикальным образом явлением фигуры партизана – прежде всего испанского гирельеро и русского мужика с дубиной, которые сыграли решающую роль в борьбе с Наполеоном. Армия Наполеона была победоносной именно потому, что была построена на основе революционных армий республиканской Франции, в которых идейный мотив стал основным, инициатива солдат и офицеров – обязательной, воинское братство солдат и армейской иерархии – основанной на внесословном характере занятия командирских должностей. На тотальную войну революционных армий Европа ответила тотальной войной всеобщей «Вандеи» — крестьянских масс, которые решительно встали на защиту своей земли. Что Шмитт определил как «теллурический» характер партизана. Правада, в Пруссии партизанской войны против Наполеона как-то не получилось. В Италии – тоже.

Тот же «теллурический» характер проявился в народном ополчении Минина и Пожарского – за два века до Наполеоновских войн. И для России неконвенциональная война с польскими захватчиками и самозванцами, засевшими в Кремле, решила вопрос о судьбе русской государственности, открыв для нее новую фазу высшего исторического взлета – превращения в Империю. Русский солдат регулярной армии стал продолжением русского ополченца, а иррегулярные казачьи формирования были сподвижниками чудо-богатырей Суворова. Служба Вере, Царю и Отечеству стала тем идеологическим стержнем, который сделал непобедимыми русские армии. Даже в непобедных для России войнах (Крымской и русско-японской) русский солдат и русский матрос несли на себе черты народных воителей – партизан. Чем и объяснялась невероятная стойкость русских в сражениях.

Первая мировая война образовала массовую русскую армию с внесословным офицерством (дворянская часть офицерств почти полностью была выбита к 1917 году). Развал армии в результате масштабной измены генералитета означала, что произошла обратная трансформация: из регулярного солдата в партизана или ополченца. При отсутствии определенной регулярной основы, которая оттеняла бы и обуславливала иррегулярность, в которую впала вся масса фронтовиков, раскол в этой массе произошел по идейным основаниям. Чем и было обусловлено отчаянное противостояние в гражданской войне – совершенно отличной по своему облику от только что законченной мировой войны. Таким образом, партизан сделался врагом своего Отечества, разорив его и отбросив в развитии на два десятка лет. Что является предупреждением для всех грядущих стратегов, намеренных опереться на народ. Если у этих стратегов как у Временного правительства 1917 года нет народной основы, то партизан может повернуть штыки против своего правительства.

Поразительным на фоне этих событий является явная неподготовленность германской армии к партизанской войне во время вторжения в Россию в 1941 году. Инструкции для борьбы с партизанами появились уже после того как германская армия получила от партизан все, что они могли ей предоставить, и исход войны уже не вызывал сомнений. Связав примерно 20 германских дивизий, русский партизан склонил чашу весов в войне в пользу сталинского СССР. При этом идейный характер противостояния на фронтах предполагал тотальный характер войны, в которой благородство воинов прежних времен было редкостью, а реальностью – схватка на уничтожение с предельно остро ощущаемой ненавистью. Представления о том, что идейной основой, предопределившей отчаянную ненависть воюющих солдат, были идеологии сталинского большевизма и гитлеровского нацизма надуманны. Эта основа была в противостоянии «теллурического» начала русского человека, воюющего вовсе не за коммунизм, а за свою землю, и прусского духа милитаризма, образовавшего самую совершенную военную машину того времени. Эта машина стерла в порошок тот механизм, который по образу и подобию пытался создать Сталин. Русский солдат и русский офицер, задерганные сталинскими репрессиями, смогли сломать прусскую машину именно потому, что идеология на грани жизни и смерти не значила для них ничего. В русском воинстве дух партизана переборол страх перед начальством и жертвенным героизмом нейтрализовал безумства сталинского политуправления армией.

Вторая фаза изменения характера войны связана с ядерными вооружениями, которые сделали фронтовые операции уделом лишь частных конфликтов. Война окончательно стала «партизанской». Ее иррегулярность подкрепилась лишь «регулярностью» высоких военных технологий, позволяющих вести бесконтактную войну – с теми же партизанами и ополченцами. Массовые армии, пасовавшие перед кратно меньшими численно партизанскими армиями, стали на сегодня и вовсе бессмысленными и сохраняемыми только на случай малых локальных конфликтов. Зато народные армии, построенные по принципу национальной гвардии, становятся крайне актуальными. Ибо наведенная извне партизанщина может быть уничтожена только всеобщим народным неприятием и общим сопротивлением шпионам, диверсантам, «пятой колонне». Такой ресурс может задействовать только народная власть. Не в смысле поддержки на выборах, которые не стоят ничего, а в смысле «теллурической» сущности самой власти. Такой власти нет ни в РФ, ни на Украине. И стоящие там и там у власти группировки, напротив, являются подчеркнуто враждебными народному духу. Что и предопределяет неспособность тех и других вести современную войну, задействовав «теорию партизана».

По характеру военных действий на Украине мы можем проследить все особенности современной войны. И заметить не только малую интенсивность столкновений, которая должна подчеркнуть состояние «ни мира, ни войны», но и самую интенсивную информационную войну, доходящую до постановочных кадров с демонстрацией всякого рода зверств. Информационная война подчиняет своим целям реальные действия вооруженных групп, а эти группы носят иррегулярный характер именно для того, чтобы война не была опознана как война, и в нее не включились более мощные силы. Тем не менее, исход войны предполагает включение в конфликт именно таких сил. И кто первый им воспользуется, тот получает одновременно риски подключения к конфликту бесконтактно убивающей регулярной силы, но при случае – победу, если собственная регулярная основа военной организации государства своей мощью в состоянии остановить операции противника (хотя бы угрозой неприемлемого ущерба).

Распад Украины, начавшийся с формирования самозваных структур власти, продемонстрировал первую фазы военного конфликта низкой интенсивности, в котором нет явных сторон противостояния, которые скрыты за партизанскими, повстанческими действиями. Обе стороны используют иррегулярные формирования, заряженные идеологией взаимного неприятия и пропитанные шизофренией информационной войны. Здесь невозможно ждать ни уважения к противнику, ни сдержанности в применении сил и средств. Спланированная и проведенная с чудовищной жестокостью диверсионная операция в Доме Профсоюзов Одессы – поворотный пункт в понимании характера войны.

Главным мотивом для иррегулярных формирований является вовсе не защита государства или приверженность какой-то идее, а месть. Поэтому провокация – одно из главных средств поддержания конфликта. Если население оказывает хотя бы моральную поддержку таким формированиям, если за их плечами стоит обладающая информационными и прочими ресурсами регулярная государственная власть, война будет продолжаться, а спираль ненависти раскручиваться, подкрепляясь новыми и новыми провокациями, демонстрацией зверств и разоблачениями их виновников.

Прямое использование регулярных сил в такой войне невозможно, поскольку в этом случае международно-правовые режимы могут вызывать очень жесткий коллективный ответ. Все стороны, ведущие между собой войны иррегулярными силами, просто не признают состояния войны и будут до последнего лукавить, пожимая плечами даже в случае прямого уличения во лжи. Чем снимают с вооруженных ими людей любые правовые рамки. Мы имеем дело с аналогом партизанской войны, но ведущейся локально и с контролируемой интенсивностью.

Стратегия мирового гегемона вполне определилась. Речь идет вовсе не о США. И Соединенные Штаты, и Евросоюз – это лишь инструмент закулисных сил, владельцев крупнейших наднациональных корпораций, которые фактически уже лишили весь мир основных признаков государственного суверенитета. Операции в Ираке, Югославии, Афганистане, Египте, Ливии, Сирии – все это звенья одной цепи. Это борьба за ресурсы, которая ведется с использованием государственных инструментов, но в пользу закулисных группировок. И всюду, заметим, используется фактор партизанского терроризма. При этом государственное управление во всех перечисленных странах обвинялось именно в тех методах, которые против него были использованы. Информационная война предполагает массовость применения обвинений авансом и «на всякий случай».

Иррегулярный «Правый сектор» на Украине, совершивший публично целый ряд уголовных преступлений, рассматривается Западом доброжелательно – как обычный повстанческий отряд, который Западом выпестован и заряжен простейшими идеологическими мотивами. А вот ополчение в Крыму, в Луганске, Донецке, Славянске расценивается Западом совершенно иначе – как повстанческие силы, инструктируемые Москвой с прямым участием в них офицеров и солдат российской армии. Что «Правый сектор» формировался именно для антигосударственного мятежа западными инструкторами и предполагался именно для акций насилия и террора, оставляется за скобками. Это настолько очевидно, как и прямой интерес Запада к разворачиванию войны малой интенсивности, изматывающей силы России, что не подлежит опровержению. Точно так и участие российских инструкторов в войне не подлежит опровержению, настолько оно очевидно.

Таким образом, иррегулярные группы ставятся на острие вооруженного конфликта и их мотивы создаются мощнейшей информационной кампанией, интенсивность которой в нынешних условиях сопоставима с интенсивностью, которая предусмотрена полномасштабной войной.

Фактически в «теорию партизана» прибавляется технология его информационной поддержки. Даже если партизана еще нет, его образ уже есть. Он стал элементом культуры, будучи затребован как основная фигура в современной войне. Безжалостный диверсант и террорист, спасающий мир от ужасных людей в мундирах чужой армии – это главный герой юношеских грез нескольких поколений. Поэтому кинематографический образ легко распознается в кадрах видеохроники текущих событий – нарастающего кровопролития в русских городах Украины.

Формирование образа врага на Украине происходило в течение двух десятков лет, когда государственная русофобия Киева перекликалась к государственной русофобией Москвы. И не было никаких противоречий в использовании исторических подлогов, фабрикации мифов, найме школьников для организации в интернет-сети повсеместных склок с великороссами. Все это вполне подходило Кремлю, для которого тезис «Украина – не Россия» был само собой разумеющимся. Но ситуация изменилась, и необходимость в войне (неважно – победоносной или провальной, лишь бы длительной), на которую можно было бы списать катастрофическое положение в экономике и репрессии против политических оппонентов, потребовала формирования образа врага – «бандеровца» и «фашиста».

Образ был слеплен мгновенно. Из «партизанских» материалов, которые без соответствующих комментариев могли бы выглядеть просто как занятия военно-спортивных клубов. Теперь же были повторены все уловки, которыми в свое время превращали РНЕ в «страшных фашистов». Под борьбу с фашизмом получены огромные средства. И теперь наступил «золотой век» пропагандиста. «Фашисты» на Украине, их пособники в России – прекрасная возможность послужить Кремлю и использовать пропагандистские штампы, которые в обычное время сочли бы грубым непрофессионализмом.

Карл Шмитт писал о политической заряженности партизана, чем он отличается от солдата, призванного в армию в порядке повинности. Взгляды солдата никого не интересуют. А позиции партизана всегда определенны. Пусть «партийность» партизана и примитивна, основана на нескольких простейших тезисах, но без них нет общности, и не может быть никакого исполнения приказа. Кроме того, партизан инициативен, и действует в общем русле задач, но зачастую без приказа. А солдат действует только по приказу – пусть даже и проявляя инициативу.

Все это делает применение иррегулярных сил в конфликтах малой интенсивности более эффективным, чем применение регулярной армии, которая как субъект права тут же превращается в преступника. Иррегулярные силы не существуют в правовом поле, а уголовное право — в силу многочисленности актов сопротивления партизан действующему режиму – бессильно.

Отметим, что полное отсутствие в российском законодательства целого пласта актов, которые регулировали бы поведение чиновника в условиях современной войны, гарантирует массовую измену своему долгу и полную дезориентацию в условиях массовых выступлений против действующего режима. Это пробел, выгодный для национальных сил, но неприемлемый в случае прихода их к власти.

Из сказанного следует, что все стороны конфликта на Украине будут до последнего стараться не признавать участия своих регулярных вооруженных сил в противостоянии. Они будут использовать иррегулярные повстанческие или диверсионные формирования. И вести отчаянную информационную войну, направленную, прежде всего, на сознание собственных подданных, чтобы закрепить в их сознании новый образ врага, который будут лепить на лоб каждому противнику олигархического режима.

Победным этот конфликт будет для того, кто быстрее нарастит партизанские армии, насытит их пропагандой и оружием и применит не оборонительную, а наступательную тактику, в которой неизбежны значительные жертвы, в том числе и среди мирного населения. И, конечно, стратегическая победа будет возможно только в случае принципиальных изменений в политическом режиме, которые в России уже давно назрели. Только русская национальная власть в состоянии вести современную войну и не допустить глобального провала, на грани которого балансирует любой олигархический режим, интересы которого лежат далеко за пределами сохранения суверенитета государства и поддержания национальной безопасности.

[Капитанская Дочка]

Это борьба за ресурсы, которая ведется с использованием государственных инструментов, но в пользу закулисных группировок.[/quote]

Это распространенное, но ошибочное мнение.
Все это звенья одной цепи, но все гораздо проще. Это война за обеспечение финансовой пирамиды ФРС. Обеспечением здесь являются не только ресурсы уничтоженной страны, но и собственно сама война с армией и населением этой страны. Даже если у страны нулевые ресурсы, то можно создать ситуацию, когда эта страна будет угрожать «цивилизованному обществу». Ее уничтожение, то есть война с ней ляжет в обеспечение последующих финансовых обязательств и в списание старых долгов.

[Автор]

Сообщения